/ Каталог статей / Жизнь / Со звездой / Живопись – это страстное молчание*

Живопись – это страстное молчание*

03.05.2024 № 3-4 | (стр. 28)

Нравится

Рисовать могут все. Уж солнышко или человечка – ручки, ножки, огуречик – точно. Проявлять же прекрасный и яростный, объемный и полный света мир на плоском полотне, имея в руках всего лишь краски и кисть, способны только художники. Причем многие гении делают это так, что вызывают у людей сильнейший эмоциональный отклик.

Антонина Иннокентьева

У всех, конечно, эмоции разные. Часто это восторг, желание увидеть еще больше картин, изучить их, понять, рассказать другим – тем, кто, упаси Боже, так и проживет жизнь, этого счастья не испытав. Кого-то живопись вдохновляет на собственное творчество. А иные, напротив, отворачиваются от сюрреализма Дали, примитивизма Морриса, постимпрессионизма Тулуз-Лотрека или реализма передвижников, и по-своему они правы: зачем добровольно втягивать в свою жизнь эти странные видения, это вывернутое наизнанку нутро реальности, эту кусачую, неприятную правду?

Если невозможно без эмоций просто смотреть на многие полотна, то что же чувствовали их создатели? И какими они были? По предположению ученых, в среде людей искусства «особенных» на порядок больше, чем в массах, обделенных искрой таланта. Почему так – об этом пишутся тома и диссертации, скучные и не очень. Но, может быть, лучше посмотрим на картины?

Жил-был один жгучий испанец...

В юности он был красавцем, бретером, акробатом и удачливым любовником. Рассказывали, что однажды выкрал из монастыря послушницу, потому что она ему понравилась. Сначала он был придворным художником и рисовал прекрасных дам, но и здесь отличался смелостью и широтой взглядов: кто же не знает «Маху обнаженную», написанную в то время, когда инквизиция еще не сдала своих позиций? Ранняя живопись Франсиско Гойи (1746–1828) разительно отличается от офортов и «Черных картин», которые художник создавал после того, как перенес тяжелое заболевание, испытал множество страданий и стал глухим.
Современные исследователи склоняются к тому, что у Гойи был редкий случай аутоиммунного заболевания, известного в наше время как синдром Сусака. Болезнь поражает сетчатку, внутреннее ухо, мозг; симптомы крайне тяжелые: невыносимые головные боли, потеря слуха и равновесия, психические расстройства и галлюцинации. Однако прожил художник долго – 82 года, хотя в последние годы был отшельником и скрывался в своем «Доме глухого» (Quinta del Sordo) в пригороде Мадрида. Он рисовал на стенах своего дома – сначала пейзажи, а потом, поверх них, невероятные pinturas negras, 14 картин в жанре «черной живописи» («Мрачные картины»). В тогдашнем искусстве не было аналогов этим фантастическим, но притом до жути реалистичным произведениям.

Принято считать, что все они были порождениями больной фантазии художника. Но откуда, из каких глубин эйдетической памяти, с каких планет, измерений и пространств он притянул эти пугающие образы в наш мир, дав нам их увидеть и содрогнуться? Церковники не слишком рьяно преследовали Гойю, хотя могли бы: художник в своих работах всласть покритиковал и церковь, и нравы, к тому же был дружен с оппозицией. Но что до нечистой силы, то, похоже, Гойя сделал ей прямо-таки антирекламу: увидев фреску «Шабаш ведьм» (1823 год), проникаешься брезгливым ужасом, и страшно становится от того, насколько все эти картинки выглядят реальными, так что легко поверить: где-то эти миры существуют, и Зло выглядит именно так – мерзко и жутко! Церковь должна бы благодарить Гойю за то, что он показал дьявола как он есть, без рекламной ретуши и прочего романтично-воландовского флера.

Скажи мне, что ты рисуешь...

Он рисовал женщин, как мы теперь сказали бы, «тяжелой судьбы»: их дом – бордель, их улицы – веселый грязный Париж. Он изображал жизнь как она есть. Его тело было изуродовано болезнью: «мужской торс на детских ножках». Эта особенность отпрыска старинного рода делала его совершенно несчастным: у него не было близких друзей, родные относились к нему без тепла, женщины не удостаивали своим вниманием. Один знакомый свел его с молоденькой проституткой, чтобы юный калека познал хоть что-то из радостей жизни, и, познав, Анри сказал: «Нет, плотское удовольствие – не любовь». А ему так хотелось встретить ее – настоящую любовь, родственную душу.
Редчайшее генетическое заболевание – пикнодизостоз, скелетная дисплазия, сопровождающаяся остеосклерозом и хрупкостью костей, – названо в честь Анри де Тулуз-Лотрека (1864–1901). Кроме названия синдрома художник дал миру множество уникальных работ: 700 картин, 400 гравюр, 5 тысяч рисунков, сделанных за двадцать лет жизни. Его работы – это то, что видел цепкий взгляд художника и знала отверженная душа: смрад и благоухание, чистота и грязь, уставшие от похоти и труда тела, и где-то там, высоко, не достать – любовь. Ее мало, она слабым бликом отражается в грязных лужах Парижа, тускло светится в юных глазах проституток – скоро девы увянут, больные и не нужные никому, как и сам Анри. «Он опозорил наш род», – заявляли отец и дядя Тулуз-Лотрека, имея в виду его работы.
«Труппа мадемуазель Эглантин» – рекламный плакат, имевший грандиозный успех у публики: черные чулочки, тонкие ножки, лебяжьи юбки, но все веселье и озорство канкана – ниже пояса. А вверху – сухие рыбьи лица, в которых нет даже намека на праздник, зато ясно видны безразличие и напряженность, как у иных современных менеджеров по продажам: идея – заработать, выжить, ухватить. «В столовой борделя» – умудренные опытом, с одутловатыми лицами, безнадежные, как прокисшее тесто, стареющие труженицы «сферы услуг»: разврат, оказывается, имеет изнанку – усталость и безысходность. Откровенность Тулуз-Лотрека так жестока, что клише «порок, вульгарность, цинизм» вянут в ее обжигающем дыхании, оставляя на поверхности вопрос о несправедливости, о жалости к тем, над кем насмеялась судьба. Спасибо за правду, мсье Лотрек!

Эти жуткие подсолнухи

Винсент Ван Гог (1853–1890) написал два цикла «Подсолнухов», 11 картин, и все они не слишком-то позитивные, скорее тревожные, а часть из них, прямо скажем – странные, несмотря на живое солнце в картинах, фотографический реализм и талант, яркий и уникальный. Но удивительным образом эти желтые цветы не отталкивают, а завораживают, трогают самые потаенные струнки души, заставляют ярче почувствовать природу, свет, жизнь. Примечательно, как часто и с какой любовью художник изображал цветы ущербные – мутантные бесплодные разновидности подсолнухов, хорошо известные современным ученым. Эти длиннолепестковые «мохнатые» цветки без середины неспособны к самоопылению и быстро вымываются из популяции (генетики так их и называют – «вангоговские»), а размножаются они лишь благодаря таланту своего создателя – в бесчисленных репродукциях.

История болезни художника – целый детектив, список нозологий современные специалисты пополняют чуть не каждый год. Это цинга и алкоголизм, венерические и психические заболевания, включая эпилепсию и шизофрению. Винсент Ван Гог прожил всего 37 лет, короткую и очень тяжелую жизнь. Есть мнение, что сегодня врачи без особых проблем вылечили бы художника, но в то время он был обречен на страдания в психиатрических клиниках и раннюю смерть. Но тогда, возможно, мы никогда не увидели бы его картин, которые так впечатляют нас снова и снова.

Счастье в умирающих руках

Есть ли в мире картины более позитивные, до краешков наполненные жизнелюбием, чем полотна русского живописца Бориса Михайловича Кустодиева (1878–1927)? А кто не знает знаменитых кустодиевских купчих – пышнотелых яблочных красавиц, вокруг которых совершенно фантастический мир: зелень лугов или зимний снег первозданной чистоты, такой свежий, что хочется есть его горстями. А еще яркие бытовые сценки и омытая дождем, обласканная солнцем природа – уж, кажется, рисовал все это совершенно счастливый, полный сил человек, здоровый, активный, жизнерадостный...

Кустодиев умер в 49 лет. В 31 год у художника начались боли в руке, через несколько лет стал развиваться паралич, и во время операции подтвердился страшный диагноз: опухоль спинного мозга. Чтобы добраться до нее, хирург должен был перерезать нервные окончания. «Что сохранить ему, – спросил врач жену художника, – руки или ноги?» «Оставьте руки, – сказала женщина, – он художник, без рук жить не сможет...» И 10 лет любимая жена живописца была сиделкой при инвалиде, а он писал свои самые лучшие, праздничные и светлые картины: «Троицын день», «Масленица», «После грозы»... Затем пришло время, когда врачи запретили Кустодиеву работать – опасно, но художник лишь отмахивался и писал лежа, преодолевая невыносимую боль. Карандаш выпадал из его руки, но он снова возвращался к работе, переносясь из мира болезни в счастливый и полный движения мир на своих картинах.

Сюрреализм Паркинсона

Мазки на картинах великих художников – это электронные подписи под их диагнозами, таково мнение современных ученых. В 2016 году математическими методами (фрактальный анализ) были исследованы 2092 картины семи гениальных художников, написанные ими в разные периоды жизни. Нейродегенеративные заболевания были выявлены у Сальвадора Дали и Норваля Мориссо (болезнь Паркинсона), у Джеймса Брука и Виллема де Кунинга (болезнь Альцгеймера). Пабло Пикассо, Клода Моне и Марка Шагала ученые пока что признали здоровыми.
Специалисты из университета Ливерпуля (Великобритания) утверждают: болезнь можно диагностировать по движениям кисти и характеру рисунка, причем задолго до того, как появятся симптомы. Этакое жестокое медицинское чудо. «Да лучше б вы оставили в покое прах великих художников и лечили живых!» – хочется негодовать, и встают перед глазами полотна: Герника, девушка у окна на море, распятый Христос... И зачем научно объявлять Дали больным, разве недостаточно яростной, гибельной жути его картин, жути убивающей и заставляющей жить – но жить с открытыми глазами? Нет, очень обидно за художника.

Так, а если заесть обиду шоколадкой, вернуться к позитиву и пойти от противного? Да ведь именно это и делают современные психологи – диагностируют неврологические заболевания на ранних стадиях, анализируя рисунки людей из группы риска, а также, используя великую силу искусства, успешно лечат когнитивные расстройства.

Лекарство от смерти

Истории жизни больных художников впечатляют порой не меньше, чем их полотна. Но интересен вопрос: отчего миллионы сердец открываются навстречу этим картинам? И отчего так ярко и честно проявлена в картинах жизнь во всем ее многообразии: мешали болезни творить или именно в страданиях и их преодолении талантливые художники черпали силы? Вряд ли мы когда-нибудь получим точные ответы на эти вопросы. Ясно одно – рисование и все, что с ним связано, таит огромные духовные возможности. А значит, и терапевтические тоже.
Как часто в триллерах показывают больных, рисующих в психлечебнице, а в детективных фильмах – бессознательные рисунки жертв, содержащие ключ к раскрытию преступления! Машинальная графология – наука, изучающая моторную деятельность как результат работы подсознания. Графологи утверждают, что, когда мы водим карандашом в блокноте, слушая скучную лекцию, или чертим каракули на совещаниях, немножко витая в облаках, мы выдаем массив информации о себе как о личности, о своем здоровье и характере, и расшифровать все эти тайны не так уж сложно.

Есть и еще один аспект рисования – арт-терапия, лечебная методика, применяемая и в нетрадиционной, и в традиционной медицине. Гиппократ бы одобрил: творчество действительно лечит не болезнь, а больного! Рисование, живопись, скульптура, создание коллажей – не просто средства релаксации, это возможность «перезагрузить» сознание, дать свежего воздуха эмоциям и почерпнуть сил из неиссякаемого источника – творчества. Методика возникла на стыке искусства и медицины в 1940–50-х годах в Англии и становится все более популярной, поскольку реально помогает преодолеть синдром выгорания, тревожность и депрессию, изжить травмы, лучше узнать себя и стать счастливее.

Таким больным нельзя быть на солнце

Летом 2022 года на базе городского клинического онкодиспансера на Березовой аллее в Петербурге открылась художественная студия реабилитации. «На первом занятии мы решили рисовать цветы. Это были гиацинты сиреневого сумеречного цвета. И когда наши ученики начали работу, они все рисовали на золотистых фонах. Я в какой-то момент растерялась... я поняла, что это солнце», – Татьяна Ласка, преподаватель художественного искусства.

* «Живопись – это страстное молчание» – Густав Моро.